Дракон Фануил - Страница 20

— А могу я поинтересоваться, почтеннейший иерарх, — откуда вам стало известно, что Танаквиля убили?

— Я был там, — отозвался Лайам, потом быстро добавил: — Был у него в доме, вчера днем. Точнее, утром, уже после убийства. А об убийстве мне сообщил один из людей эдила. Я был глубоко потрясен.

Он прикрыл дверь и повернулся, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно естественней:

— А что, разве гибель Тарквина для кого-нибудь тайна? Разве о загадочной смерти такого могущественного чародея сейчас не толкуют на каждом углу?

— Тарквин вел жизнь затворника. Боюсь, половина города вообще не знала, что он тут живет.

— Тогда могу ли я в свою очередь полюбопытствовать: откуда вы сами узнали об этом? — вежливо поинтересовался Лайам, но Виеску снова напрягся.

— Мне сказал о его смерти эдил — когда приходил спросить меня обо всем, что я знаю. Его расспросы очень походили на ваши.

Лайам досадливо прикусил губу.

— Я лишь надеюсь, что его убили не из-за того, чтобы помешать ему выполнить наш заказ. Скажите, были ли у него враги? Возможно, из числа врагов нашей религии?

Виеску хрипло рассмеялся. Его смех напоминал хруст гравия под ногами.

— Не думаю, чтобы он враждовал с врагами религии, иерарх.

Сказав это, аптекарь задумался, будто что-то про себя взвешивая, потом твердо добавил:

— Я вообще не представляю, с кем бы он мог враждовать. Я уже говорил, он очень ревностно охранял свою обособленность.

Задумавшись, Лайам вновь прикусил губу.

— А не скажете ли, когда вы в последний раз виделись с ним?

— Примерно с неделю назад, иерарх. Я навещал его по одному пустяковому делу.

— Но вы говорили, что вас связывали исключительно деловые отношения…

— Ну да, — медленно произнес Виеску, — исключительно деловые. Да.

Аптекарь подергал кустистую бороду и прикусил уголок уса. Он явно обдумывал что-то весьма важное. Потом Виеску неохотно произнес, взвешивая каждую фразу и внимательно наблюдая, какое впечатление его слова производят на собеседника:

— Одна женщина, иерарх, — точнее, совсем еще девушка, — попала в беду.

Лайам вопросительно уставился на него, и Виеску неохотно пояснил:

— Последствия греха, иерарх. Беременность.

— И вы отправились с этим к мастеру Танаквилю? Но… зачем?

— Девушка просила меня продать ей траву, именуемую сантракт. Эта трава провоцирует выкидыш.

Лайам вытянул шею и прищурился, стараясь изобразить любопытство, но Виеску, похоже, превратно истолковал эту мину. Он вспыхнул от гнева.

— Я не торгую этой травой, иерарх, я так ей и сказал! Я посоветовал ей молиться, но она рассердилась и обругала меня. Она очень разгневалась, иерарх, и очень ругалась. Она сказала, что знает, как ей поступить, и при этом упомянула имя Тарквина. Потому-то я и отправился к нему. Чтобы предупредить его и уберечь от возможных ошибок.

В низком голосе аптекаря слышалось приличествующее случаю негодование, смешанное с праведным гневом, но в нем проступало еще что-то, похожее на отчаяние, — и это слегка пугало.

— Вы правильно поступили, господин аптекарь, — мягко произнес Лайам.

— Благодарю, иерарх, — хмуро отозвался Виеску, и в его словах было больше усталости, чем признательности. Лайам пробормотал слова извинения и вышел.

Оказавшись на улице, Лайам облегченно перевел дух и, обращаясь к изображению Урис на вывеске, мысленно извинился перед богиней за то, что посмел притвориться одним из ее жрецов. Затем он попросил прощения еще раз — уже у себя самого за ложь, против которой возмущалось все его существо. Хотя Лайам ощущал, что лицо его было нормальным, но на лбу уже проступила испарина, а шея просто горела, равно как и подмышечные впадины, и поясница.

Чалый конь почуял беспокойство хозяина, когда тот садился в седло, и занервничал, — Лайаму пришлось его успокаивать.

— Тише, маленький, тише!

«Даже конь расстроился, а ведь ему не пришлось притворяться! И я больше не стану этого делать», — подумал Лайам, пуская Даймонда рысью.

* * *

Виеску, несмотря на всю его угрюмость и неприязнь, не выглядел опасной фигурой, и все же вокруг него витала странная аура тайной взвинченности. Такой в минуту отчаяния может пойти на все. А потому, решил Лайам, с ним следует держать ухо востро. Хотя аптекарь сейчас ничего вроде бы не заподозрил, все равно вероятность осложнений чересчур велика.

И все-таки первая попытка расследования принесла кое-какие плоды. Молодая грешница, сыплющая ругательствами, упомянула имя Тарквина. Ее в списке Лайама не было — но, возможно, ее стоит туда и внести.

Кстати, а от кого она могла забеременеть?

Лайаму вспомнился один теплый летний денек; он лежал на волноломе и обсыхал после купания, оцепенев от жары. Из этого состояния его вывел звонкий смех. Лайам взглянул в сторону дома. Там — на открытой террасе — что-то происходило. Старик-хозяин приобнимал молоденькую девчонку, та сопротивлялась и заливалась смехом. В конце концов девушка вырвалась из объятий, смущенно взглянула в сторону Лайама, потом подобрала юбки и, сбежав с лестницы, скрылась за скалами. Старик крякнул, оживленно потер руки и, прежде чем скрыться в доме, подмигнул застывшему от изумления Лайаму. Это произошло еще до того, как они с Тарквином стали сближаться, а потому Лайам снова погрузился в дремоту, подумав лишь, что никогда бы не заподозрил такой бойкости в пожилом человеке. Впрочем, старик был чародеем, а Лайаму доводилось слыхать о кое-каких заклинаниях…

Кто же все-таки мог осмелиться убить столь могущественного мага?